Лотерея

Лотерея

Эта история случилась давно. В те времена наша страна была широка и необъятна, хлеб стоил шестнадцать копеек, а сограждане еще верили, что в лотерею можно не только играть. И ведь не зря верили. Бывало, что и выигрывали.

Улыбнулась удача и младшему научному сотруднику Викентию Сергеевичу Балабашкину, холостяку лет тридцати с гаком. «Гак» был весьма приличным — Викентию было скорее под сорок, чем за тридцать. Однако девушек на выданье в окружении Балабашкина смущал не то чтобы этот «гак», Бог с ним, мужчина — до старости жених, скорее всё к нему прилагавшееся: тщательно зачесанная ранняя лысинка, тучность с одышкой как результат отменного аппетита и любви к дреме после сытной еды, отсутствие собственного жилья, а главное — наличие потенциальной свекрови Ираиды Климентьевны. Причем последнее «приложение» смущало более других.

Мама Викеши, как звала она своего великовозрастного сЫночку, вообще считала, что тому категорически рано обзаводиться семьей. «У Викеши такая тонкая душа, он страшно ранимый, к тому же слаб здоровьем. А тут — семья, ответственность, дети, не дай Бог. Да какая еще жена подвернется…» — делилась она сомнениями с подругой. Хотя, если честно, никакая из «подвернувшихся» ее требованиям не угодила бы точно. Викентий убедился в этом, как-то спросив маму, какой она видит свою будущую невестку. Ираида Климентьевна стала перечислять:

— Чтобы скромная и не болтливая. Не избалованная. Не корыстная. Желательно, чтобы на здоровье не жаловалась, и вообще ни на что не жаловалась. Никаких подружек. К домашнему труду приученная. К старшим — с уважением и послушанием. Образованная, но не шибко — не то станет проводить за книжками часы, а их лучше потратить на что-то полезное по хозяйству. Еще чтобы умела хорошо готовить, варить царское крыжовенное варенье, солить огурцы, — Ираида Климентьевна обвела взглядом требующую ремонта гостиную и добавила к прочим достоинствам: — а еще клеить обои, белить потолки, штукатурить…

Викентий, не дождавшись оглашения полного списка, приуныл: видно, жениться ему не суждено никогда. Во всяком случае, пока мама в состоянии видеть, слышать и соображать.

Однако мы отвлеклись от того события, что случилось с Викентием Балабашкиным, — ему повезло в лотерее. Повезло, можно сказать, сказочно: он выиграл автомобиль. И не какой-нибудь (хотя в те годы и какой-нибудь стал бы подарком судьбы), а «Волгу». ГАЗ-24. Как ему привалило такое счастье? По разнарядке: зампрофорга Синицына распространяла добровольно-принудительно лотерейные билеты среди сотрудников. Ну, вы помните: «Кто возьмет билетов пачку, тот получит…» Викентию водокачка была без надобности, и потому он поначалу отнекивался, мол, у него с собой денег только на обед и проезд, но Синицына — та еще штучка! — была настойчива. Она даже на уловку пошла: «Викентий Сергеевич, вашей комплекции один пропущенный обед исключительно на пользу! Я заметила, вы как раз начали стройнеть». И разве что не подмигнула заговорщицки. Викентий Сергеевич растерялся: то ли от комплимента (?), то ли от внимания Синицыной — ей, надо признаться, м.н.с. Балабашкин давно симпатизировал, но «эти мамины госты...». В общем, он покраснел, растрогался и купил билет. Бумажку с цифирьками машинально сунул в один из карманов, даже не пытаясь запомнить — в какой, поскольку во всем, что не касалось работы, был крайне рассеянным. Синицына же, будучи девушкой ответственной — все-таки не зря заместителем самого профорга назначили — не забыла записать среди прочих и номер билета, который выбрал Викентий Сергеевич. Для отчетности.

Примерно через месяц после покупки билета, о котором Викентий напрочь забыл, поскольку никогда в жизни ничего не выигрывал, кроме шариковой авторучки за девятнадцать копеек в институтской викторине, он пришел как обычно на работу. То есть не совсем как обычно: всю ночь накануне у него жутко болел зуб, который давно нужно было удалить, вот и пришлось ехать с утра в поликлинику. Пока подошла очередь, пока подействовал новокаин, пока удалили, пока привели в чувство — Викентий с детства не переносил вида крови, словом, в родной институт Балабашкин явился уже ближе к полудню. Удивительное дело, почему-то все, кто встречался ему в этот день, странно на него смотрели, улыбались, подолгу жали руку и с чем-то поздравляли: «Ну, вы и везунчик, однако, Викентий Сергеевич! Это ж надо!» При этом на многих лицах читалась плохо скрываемая черная, как южная ночь, зависть. Викентий Сергеевич не мог понять, чему можно завидовать в его ситуации и с чем поздравлять, разве что с тем, что всё обошлось и теперь удаленный зуб не будет больше беспокоить, и лишь мычал что-то невразумительное в ответ — мешал комок ваты во рту, которую он, естественно, забыл выплюнуть. И вообще, ему, после бессонной ночи, в тот момент хотелось только одного — спать, хотя нет, сначала поесть — после вчерашнего ужина Викентий здорово проголодался.

У дверей лаборатории Балабашкина догнала Вика Синицына и, радостно улыбаясь, кинулась ему на шею:

— Викентий Сергеич, я так за вас рада! — и, не удержавшись, даже чмокнула обалдевшего и не пришедшего в себя толком после новокаина Балабашкина, привстав на цыпочки: ростом Синицына была чуть выше одноименной с ее фамилией птахи.

Ох и похорошело Балабашкину после этого вполне себе невинного поцелуя! По телу разлилось приятное тепло, чресла охватил трепет, в голове зашумело, словно после двух рюмок спиртного — обычно ему хватало одной. Он смотрел на Синицыну почти влюбленно и, совершенно довольный, глупо улыбался.

— Вика, — прошамкал Викентий Сергеевич, — вы такая, такая…

Кажется, м.н.с. Балабашкина распирало от чувств, и они, сорвав шлюзы присущей ему стеснительности, вырвались на простор его широкой души. Вырваться-то вырвались, а вот слов для выражения переполнявших его эмоций с собой не прихватили. Хотя, может, говорить все-таки мешал комок ваты во рту?

Зампрофорга Синицына взглянула на Викентия Сергеевича с удивлением: что это с ним? Лепечет что-то… Совсем от счастья крышу снесло? Но тут же себя одернула: случись с ней ТАКОЕ, тоже умом тронулась бы. Однозначно!

— Викентий Сергеич, а я верила, что вам повезет, честное комсомольское, — щебетала Вика. — Это такая удача, такое счастье! — и она снова допрыгнула до щеки Балабашкина. В этот раз получилось до припухшей. — Ой, что это у вас? — наконец обратила восторженная запрофоргша внимание на некоторую непропорциональность лица везунчика.

Тут и Балабашкин вдруг понял причину дискомфорта для нормального звуко- и чувствоизвлечения, нащупал языком инородное тело в своем рту — «какой конфуз, однако», — отвернулся и выплюнул его в носовой платок, благо он всегда был в кармане.

— Вика, извините, я только от зубного, — проговорил страшно смущенный Викентий Сергеевич: девушка его целует, а он мычит, что тот телок.

— Ой, миленький вы мой, — сказала Вика участливо, осторожно погладив его по пухлой щеке, — больно было? — спросила она совсем по-детски.

— Да нет, ну что вы, Вика, — Балабашкин, окрыленной лаской, почувствовал себя сильным и мужественным как никогда. Точнее, таким он себя вообще впервые почувствовал. — Нисколько не больно, — добавил Викентий, стараясь не вспоминать, как потели у него от страха ладони перед кабинетом стоматолога.

Синицына посмотрела на Викентия Сергеевича как на героя. Античного. Ей бы такой смелости!

— А я, стыдно признаться, до жути боюсь ходить к зубному, — открыла тайну Вика. — Как услышу жужжание бормашины, готова аж под кресло забраться. Вот такая я трусиха.

«Какой же ты еще ребенок, Вика. Милый, славный ребенок», — подумал Викентий Сергеевич почти по-отечески.

— Да, а с чем вы меня поздравляли, Вика? — Балабашкин вернул девушку к реальности. — И не только вы. Сегодня почему-то все меня поздравляют с какой-то невероятной удачей. А еще спрашивают, прокачу ли я их. Я так и не понял — что за удача, на чем прокачу, на трамвае? — спросил он, озадаченный.

Викины глаза, и без того большие и круглые, стали размером с пятак.

— К-а-ак? — протянула она. — Вы еще не знаете?

— Чего не знаю, Вика?

— Так ведь вы выиграли! — с восторгом проверещала Синицына. — «Волгу»!

Представляете? ГАЗ-24!

— «Волгу»? ГАЗ-24? Я? Но как?

Вика внимательно посмотрела на Викентия Сергеевича: то ли прикидывается, то ли в самом деле не понимает.

— Викентий Сергеич! — строго произнесла она, словно говорила с нашкодившим ребенком. — Вы. Выиграли. В лотерею. Машину. «Волгу». Помните, вы месяц назад купили у меня билет?

— Если честно, Вика, то не очень… — ему было неловко огорчать Синицыну, но у него действительно вылетел их головы сам факт приобретения какого-то лотерейного билета, тем более так давно.

— Ну, Викентий Сергеич, ну так же нельзя, — в голосе Вики прозвучало что-то похожее на обиду: ну, действительно, разве можно взрослому, серьезному человеку быть таким рассеянным и невнимательным? — Вспоминайте, вы отдали за него тридцать копеек, выбрали один, я записала его номер, и вы убрали билет в карман рубашки — я это очень хорошо запомнила.

«Мне бы такую память», — позавидовал Балабашкин.

— И где он теперь? — вопроса глупее, наверное, трудно было придумать.

— Наверное, там, куда вы его положили, — в кармане рубашки в синюю клетку на голубом фоне, с коротким рукавом, — выдала Вика с невозмутимым видом, совершенно покорив Викентия таким подробным описанием. В этот момент он понял, что уже готов полюбить эту девушку с невероятной памятью раз и навсегда.

По правде говоря, Балабашкин толком и не замечал, что на нем надето. Одежда на работу, заботливо приготовленная мамой, ждала обычно на стуле. Какого цвета рубашки, галстуки, брюки и пиджаки — это никогда его не интересовало в принципе. Он бы, пожалуй, не обратил внимания даже, поглажены вещи или нет, настолько подобные «мелочи» не имели для него значения. Но мама Ираида Климентьевна строго следила, чтобы ее Викеша был одет аккуратно, опрятно и в классическом стиле, как и подобает пусть и младшему, но все же научному сотруднику. Единственно, против чего восстало ее «послушное чадо» в выбранном ею гардеробе — это бабочка, носить которую настаивала мама. Она утверждала, что бабочка — признак истинного аристократизма, которого ее сын не должен чураться, ведь он — потомок урожденной… Фамилия «урожденной» произносилась невнятно и шепотом, что придавало ей еще большую таинственность. Но от этого желание оставаться просто Викентием Балабашкиным в галстуке, без загадочных урожденных корней, становилось еще более упорным. Ираида Климентьевна в конце концов сдалась, подумав про себя, что сын, увы, не избежал влияния плебейской малозвучности фамилии Балабашкин, которую когда-то приняла урожденная прародительница.

Теперь оказывалось, что лотерейный билет, немыслимо счастливый выигрыш по которому — автомобиль, мог лежать в одном из карманов. А если не лежал, а был вытряхнут, выброшен, постиран? А если Викентий сам выронил его, доставая из кармана тот же носовой платок или авторучку? Боже, даже вообразить себе такое было страшно. Все равно как если бы кто-то поманил заветной мечтой и перед самым ее исполнением исчез, испарился, пропал вместе с мечтой.

По правде говоря, Викентий Сергеевич всегда немножко завидовал своим железнолошадным товарищам. Ему казалось, что это так по-мужски, так здорово уметь водить автомобиль, рассекать на нем по городу, чтобы ветер в лицо, когда ты сам хозяин своим передвижениям, когда не надо ждать подолгу трамвая, а потом ехать в нем, переполненном. Ах какое это должно быть счастье — иметь машину, думал он. И вот это счастье выпало ему, Балабашкину, и в это верилось и не верилось одновременно. Он стал представлять, как сядет за руль авто — своего авто, личного, как рядом будет чирикать что-то эта милая Синицына, и не важно — что, лишь бы рядом, и они поедут куда-нибудь далеко-далеко. Например, на юг, к морю. К морю — это тоже было его давней мечтой…

— Викентий Сергеич, — опустила его с небес на землю прагматичная Синицына, — отправляйтесь-ка вы домой и ищите билет. А я передам завлабу, мы с ним на короткой ноге, — хихикнула не к месту Вика, — что вы неважно себя почувствовали после удаления зуба, отпросились. Потом отработаете. Обещайте, что позвоните мне, как только найдете. Запишите мой домашний номер, не то я не усну сегодня, честное слово. Диктую: два-пять-семь-один-четыре-ноль-шесть. Только обязательно позвоните! — и шмыгнула в лабораторию — отпрашивать Балабашкина у того, с кем она на короткой ноге.

Викентий Сергеевич, не заходя в кабинет, поспешил домой. Ждать трамвая не стал. Ему, без пяти минут обладателю личного автомобиля, да еще какого — «Волги», — уже не с руки было снова толкаться в тесноте общественного транспорта, он мог позволить себе шикануть. Достав заначенную трешку из недр объемистого портфеля, он вальяжно махнул проезжавшему мимо такси с зеленым огоньком, сел на заднее сиденье, назвал адрес, откинулся на спинку и прикрыл глаза.

— А дверь кто будет закрывать? Тут вам не трамвай, — от недовольного голоса водителя грезы, в которые готов был вновь погрузиться Викентий в ожидании сбычи мечт, тут же улетучились. Он суетливо закрыл дверцу и вжался в сиденье, стараясь не встречаться взглядом с таксистом.

Подходя к дому, Викентий Сергеевич, увидел дворника Салима, который жил со своей женой и многочисленными дочками в полуподвальном этаже в бывшей дворницкой, переделанной под квартиру. Балабашкин, знавший Салима с самого своего детства, тогда еще как младшего брата прежнего дворника Хайдара, не поверил своим глазам: трезвенник Салим, казалось, был в хорошем подпитии — так весело блестели его черные глаза, а сам он улыбался широко и щербато и только что не плясал от распиравшего его счастья.

— А, Викентий-джан, здравствуй, дарагой! У меня такой радость, такой радость!

— Что случилось, Салим? — поинтересовался Викентий. — Жена тебе сына родила наконец? — пошутил Викентий Сергеевич. Он знал, как мечтал о наследнике Салим, а жена всё рожала и рожала девочек. Их у него было аж пять штук.

— Не-е, это лучче, чем сын, Викентий-джан! Аллах прислал мне подарка! — Салим возвел с благодарностью глаза к небу, а потом показал рукой на новенькую «Волгу» без номеров, что стояла во дворе. — Приходи в гости сегодня вечером со своим мама. Фатима с дочкалар плов приготовит, салат-малат.

«Он все-таки точно пьян», — уже не сомневался Балабашкин.  

«Какие, однако, подарки делает их бог», — подумал про себя атеист Викентий, попрощался с Салимом и вошел в подъезд — дело с поиском выигравшего билета не требовало отлагательства.

Ираиду Климентьевну очень удивило столь раннее возвращение сына с работы.

— Викеша, что-то случилось? — спросила она встревоженно.

— Нет-нет, мама, всё в порядке, меня просто отпустили домой после зубного, — и он показал на свою все еще припухшую щеку. Рассказывать об истинной причине Викентий не стал — сначала надо было найти лотерейный билет.

— А-а, понятно. Ну, ты полежи пока, а я пойду на кухню — у меня там обед готовится.

Викентий прошел в свою комнату, открыл дверцы шифоньера и стал перебирать рубашки в поисках той самой, о которой говорила Вика, — в синюю клетку на голубом фоне, с коротким рукавом. На плечиках висели всякие: однотонные и в полоску, в клетку и чисто белые, не было только нужной. Викентий пересмотрел весь свой гардероб на три раза, залез в ботинки, ощупал на всякий случай все без исключения карманы, даже в пальто, которое не носил с прошлой зимы. Заветного билетика нигде не было.

Викентию начало казаться, что история с билетом — просто сон, мираж, он приснился ему и Синицыной одновременно, а еще всему институту, но это все равно только сон.

Увы, ничего не оставалось, как осторожно расспросить о рубашке маму. Только так, чтобы она ни о чем не догадалась. Не стоит заставлять волноваться раньше срока.

— Мам, я тут искал свою рубашку, ну, такую, в клеточку синюю…

— На голубом фоне, с короткими рукавами? — сразу догадалась Ираида Климентьевна, о чем речь. — А зачем она тебе, сынок?

— Да так, что-то вспомнил о ней, она мне нравится, думал, надену ее завтра на работу, — соврал Викентий, на самом деле не терпевший лжи. Но мамино здоровье — дороже. Это — святое.

— Да я, Викеша, собрала тут твои старые сорочки, пару брюк, из которых ты вырос, и вынесла их к мусорному баку. Рядышком там повесила, вдруг кому-то пригодятся. Ту, о которой ты говоришь, тоже. Она была уже маловата тебе, да и состарилась уже. Вообще, пора обновить твой гардероб, сынок. В субботу поедем в Центральный универмаг, присмотрим там тебе пару-тройку новых.

— Мама, ну зачем, — только и смог произнести Викентий. Страшная в своей очевидности догадка, как озарение, пришла ему в голову: счастливый Салим, подарок от бога, новенькая машина во дворе…

— Ну как зачем, сынок? Ты все-таки на такой должности — младший научный сотрудник. Нельзя тебе ходить в чем попало. Да, я знаю, что ты не любишь магазинов, Викеша. Хорошо, я съезжу сама. Твои размеры и вкусы я знаю, так что куплю то, что надо, не беспокойся. Ладно, у меня там котлеты, кажется, горят, — и Ираида Климентьевна отправилась снова на кухню.

Викентий, взяв ключи, выскользнул из квартиры и почти бегом, насколько позволяла ему далеко не спортивная комплекция, перескакивая через ступеньку и чуть не падая, одолел лестничные пролеты трех этажей, вышел во двор, где по-прежнему стояла «Волга», которую теперь охраняли от любопытствующих средние дочери Салима. Они хором поздоровались:

— Здравствуйте, дядя Викентий Сергеевич!

— Здравствуйте, девочки! А где отец?

— Он дома. Они с мамой плов готовят.

Викентий спустился в дворницкую и позвонил в квартиру.

— Кто там? Аткрито, захади, — послышался голос Салима из кухни. Оттуда уже плыли по квартире аппетитные запахи жарящегося мяса, лука и моркови.

Хозяин вышел навстречу Викентию в прихожую.

— А, это ты, Викентий-джан! Хорошо, что зашел, толко плов ище ни готов.

— Да я так, Салим, расспросить зашел — про «подарок бога».

— Аллаха, — поправил Салим. — Он послал мне подарка — лотерейный билет около помойка. Я хотел выбрасыват, думал, ненужный бумажка, а мой дочка Айша, дай Аллах ей хороший муж, сказал, что надо сперва проверят, может быт, он не старый. Айша умный, купил газет с таблица, проверял, а там — машин, «Волга». Я и говорю — Аллах мне послал, вместо сын.

— Я тебя поздравляю с выигрышем, — заставил себя пожать руку дворнику Викентий.

— Спасибо, дарагой! Вечером ни забудь, приходи с мама…

Викентий вышел на воздух. Пели птицы, светило солнце, машина все так же стояла напротив подъезда, охраняемая дворниковыми дочерьми. Ах эта машина, ах эта несбывшаяся мечта. Балабашкину хотелось плакать, хотелось вернуться к Салиму, потребовать отдать причитавшийся ему, Викентию, выигрыш, эту красавицу, отдать законному владельцу, ведь это он купил билет, он…

Чтобы и в самом деле не пойти к Салиму, Викентий поскорее вышел со двора и долго-долго бродил по городу, до самой темноты, не замечая ни времени, ни людей, ни машин.

«Да, Вика… Я же пообещал позвонить ей. Она волнуется. Милая девочка. Теперь, без машины, я вряд ли буду ей интересен. Нет, не стану звонить…»

Дома Викентия ждали мама Ираида Климентьевна и Вика Синицына. Обе чрезвычайно встревоженные.

— Мы думали, что с вами что-то случилось, — сказала Вика. — Я ждала вашего звонка, но вы не звонили. Тогда я сама вам позвонила, а ваша мама сказала, что вы пропали. Еще днем. Вот я и приехала. Я очень волновалась за вас, Викентий Сергеич.

— Викеша, как же ты меня напугал, сынок. Я приготовила обед, зову, зову, а тебя нет. Подумала, ты снова на работу уехал. Ждала до вечера. А тебя снова нет. Хорошо вот Вика приехала, поддержала меня, уговаривала не беспокоиться.

— Мама, Вика, всё в порядке, просто пошел прогуляться и совсем потерял счет времени, — а сам сигнализирует глазами Синицыной, мол, не проговорилась ли маме про билет. Та в ответ покачала головой: нет, не проговорилась.

— Мамуль, ты ложись спать, а я провожу Вику.

По дороге Викентий рассказал Вике про то, что случилось.

— И вы ничего-ничего ему не сказали? Ведь это был ваш билет, Викентий Сергеич, ваш выигрыш.

— Не смог я сказать, Вика, не смог. Он такой счастливый, считает эту машину подарком от бога. Представляешь, — сам не заметил, как перешел на «ты» Викентий, — у него пять дочерей, дома скромно так, если не сказать бедно, работает-то он один, и тут вдруг такое — машина, «Волга». Разве мог я отобрать у него это? Он, наверное, даже и не мечтал о таком. О сыне мечтал, а о машине — никогда. Даже во сне. Не смог я, Вика, не смог, — повторил Викентий.

— Ну вы и даете, Викентий Сергеич! Подарить свою машину какому-то дворнику за здорово живешь? Простите, я этого понять не могу. — На глазах изумленного Викентия милую приветливость Синицыной будто ветром сдуло. — Это по меньшей мере глупо! Глу-по! Не провожайте меня дальше, я и сама дойду до метро. — И, уже уходя, произнесла презрительно, словно штамп поставила — жирный, несмываемый: — Ну и тютя, — нисколько не беспокоясь быть услышанной. Словно м.н.с. Балабашкина для нее, зампрофорга Вики Синицыной, больше не существовало. Вообще.

***

Та злополучная история с лотерейным билетом и пережитый стресс, кажется, не прошли для Викентия Сергеевича бесследно. Нет, он, само собой, пережил ее, не тронулся умом, не затевал в фантазиях угон «своего» автомобиля или его поджог: «так не доставайся же ты никому!». Викентий Сергеевич был для этого слишком порядочен. Конечно, ему поначалу грустно бывало видеть так и не ставшую его «ласточку». Он даже старался не глядеть в ее сторону во дворе, чтобы не бередить свою долго не заживавшую рану. Но время лечит: постепенно Балабашкин смирился, сумел посмотреть на произошедшее отстраненно и даже порадоваться (!) за Салима. Последнее удалось уже практически без труда.

Уплывший из рук автомобиль, так и не попавшая в эти руки Вика Синицына… Это всё чудесным образом вывело Викентия Сергеевича из обычного для него полусонного течения жизни, с тихим всплеском весел, без встречи с порогами и рифами. Балабашкин вдруг поверил в себя, понял, что способен на Поступок с большой буквы, за который как минимум один человек будет его уважать — он сам. И это его чрезвычайно вдохновило. Настолько, что он сумел взглянуть на себя словно бы со стороны, и увиденное оказалось не таким радужным, как представлялось. «Надо меняться, нельзя быть таким тютей, — сказал он себе строго. — Вика была права: я — тютя. Но я тютя, способный измениться. Чтобы никто больше не смел меня так называть».

Нет, он не стал, конечно же, в одночасье модно одетым атлетом с белоснежной голливудской улыбкой, любимцем дам и собак. Но перемены, пусть и не кардинальные, все же стали с ним происходить. Викентий взялся делать по утрам зарядку — а для любителя лучше полежать, чем посидеть, это уже прогресс. В его гардеробе теперь встречались и приобретенные им лично вещи. Они, правда, мало чем отличались от того, что покупала ему мама, но это — скорее подтверждение общности их с Ираидой Климентьевной вкусов. Викентий Сергеевич пробовал и худеть, занявшись бегом по утрам, но очень скоро забросил его. «Зато я сделал попытку, — успокаивал он себя. — Значит, у меня такая конституция, в отца». А как-то с ним случилось вообще нечто выходящее за рамки: после очередной встречи однокашников он дал уговорить себя на совершеннейшую авантюру — сплав по реке. И ничего страшного, что новоиспеченный турист чуть не утонул во время того сплава, зато адреналина и эмоций Викентию хватило надолго. Там же, кстати, он познакомился с младшей сестрой одного из сокурсников, и все заметили возникшую между ними взаимную симпатию.

***

А в семье Салима наконец-то родился мальчик, но не долгожданный сын — возраст у дворника уже не тот — новых детей заводить, а внук — от «умный дочка Айша». Счастливый дед был уверен: это еще один подарок Аллаха. Салим иногда по-соседски подвозил до метро Викентия Сергеевича на своей «Волге», и у того нет-нет, да и екало сердце, ему хотелось погладить руками обшивку салона, ручку дверцы, понажимать на рычаги, газануть… Но он лишь говорил: «Повезло тебе, Салим».

«Повезло, — отвечал тот неизменно. — Аллаха подарка…»

    

  

 Альфия УМАРОВА.